Оправдание желтой кожи
После японо-русской войны японцы стали считать свою страну «державой», сопоставимой с державами мировыми – США, Англией, Францией, Германией, Россией. Казалось, что с дискриминацией со стороны Запада было покончено. Однако она приобрела качественно другое измерение: стойкое определение японцев как «желтых» лишало их шанса сравняться с европейцами, ибо цвет кожи изменить невозможно. При этом определение «желтый» приобрело презрительный оттенок. Однако, признавая успехи Японии на пути приобщения к «цивилизации», европейцы все равно именовали японцев «обезьянами», имея в виду их способность к «внешнему» подражательству и неспособность к усвоению «сущности» западной цивилизации. Под этой сущностью имелось в виду прежде всего христианство, проповедь которого в Японии имела крайне ограниченные результаты.
Таким образом, реформы японского тела и его «камуфляжа» (одежды) имели существенные ограничения в деле признания равенства японцев с европейцами. Пребывая в эйфории, вызванной успехами «цивилизации» и в особенности победами в японо-русской войне, японские «передовые» мыслители заговорили, что расовые различия, за которые так держался Запад, не имеют значения. В статье, помещенной в февральской книжке влиятельного журнала «Тайё» за 1905 год, говорилось о том, что рост и вес человека, цвет кожи и волос являются следствием проживания в разных географических и климатических условиях, эти телесные характеристики – «внешние» и несущественные. Намного большее значение имеют «ум и моральность», а в этом отношении все народы Востока и Запада изначально равны. Поскольку же интеллектуальная и моральная составляющие поведения человека могут быть усовершенствованы и развиты, то именно за эти «культурные» параметры и следовало держаться: на этом пути Японию и японца могли ожидать успехи.
Однако более «перспективной» оказалась другая точка зрения. Поскольку все попытки приравнять японское тело к европейскому закончились провалом, появление в Японии сочинений, утверждающих, что японское тело хорошо и красиво само по себе, следует считать закономерным и естественным. Была предпринята попытка подойти к проблеме совсем с другой стороны: то, что раньше считалось «недостатком», объявить достоинством. Одновременно нарастают тенденции по отторжению западного телесного идеала.
В 1929 году появляется статья «Телесная красота японцев», написанная известным скульптором Асакура Фумио (1883 — 1964), прозванным «японским Роденом»[28]. В этой статье автор призывает японцев обнаружить в своем теле то, чем им следует гордиться. Упор при этом делается не на физическую мощь тела, а на эстетическую привлекательность (глаз, волос, лица, рук), дополняемую весьма путаными рассуждениями о «физиологичности» устройства японского тела. Автор полагает, что «черные глаза» японцев намного красивее «светлых глаз» европейцев. Помимо этого, черный цвет обладает лучшей светопоглощающей способностью, а потому лучше «усваивает» объект видения. Волосы японцев (и в особенности японок) – подобны веткам ивы и «никто не может сравниться с японцами по красоте волос, которыми мы должны гордиться». Пальцы японцев отличаются необыкновенной красотой и точностью движений. Их слух развит лучше европейского, доказательством чего служит японская музыка, основанная «на полутонах». Европейская же музыка напоминает автору «звериный рев». Что до тела японцев в целом, то оно «по своему строению очень естественно и архитектурно. В нем присутствует гармония и красота пропорций. И с точки зрения строения тела японцы далеко опередили европейцев на пути эволюции, их тело являет собой свидетельство более высокой культуры, в нем обнаруживается идеальная пропорциональность». Обращаясь к теории эволюции, автор утверждает: «Основатель эволюционной теории Дарвин доказал, что строением лица, мимикой, волосяным покровом, структурой кожи европейцы стоят к приматам ближе, чем люди Востока. А, значит, и в этом отношении мы, восточные люди, прошли больший эволюционный и культурный путь».
Асакура вроде бы говорит о телесной красоте всех «японцев», но за этими «японцами» отчетливо проглядывает женский образ. Недаром и на приводимом им рисунке, призванном доказать пропорциональность японского тела, изображена именно женщина. «Некоторые утверждают, что среди японцев мало красавиц, но разве среди европейских женщин найдется хоть одна, которая могла бы похвастаться такой строгой и, одновременно, светлой и изысканной красотой? Я полагаю, что японские женщины – самые красивые в мире». О мужчинах-японцах ничего подобного не говорится. Синхронные тексты европейского тоталитаризма свидетельствуют о том, что в качестве телесного идеала там выступал физически развитый мужчина, а тело женщины «подверстывалось» под этот «мужественный» идеал. В Японии мы не наблюдаем ничего подобного[29].
Асакура Фумио еще не решался сказать, что основа основ европейского расизма – цвет кожи – может быть перекодирована. Он лишь говорил, что «отсутствие белого цвета кожи не мешает мягкому мускульному очарованию, с которым не могут сравниться европейцы». Однако другие мыслители стали утверждать, что желтая японская кожа «красивее» белой.
В 1931 году знаменитый писатель Танидзаки Дзюнъитиро (1886 — 1965) публикует эссе «Любовь и чувственность», в котором размышляет об особенностях любовных отношений «по-японски». Он пишет, в частности, о телесном своеобразии японок и утверждает, что они не в состоянии конкурировать с европейками ни красотой фигуры, ни красотой выражения лица, ни красотой походки. Если расцвет красоты западной женщины наступает после замужества, в 31—32 года, то японки бывают хороши собой только в девичестве. Выйдя замуж, они мгновенно теряют свою привлекательность – как лица, так и тела. И даже актрисы и гейши, которые смотрятся настоящими красавицами на обложках модных журналов, в жизни выглядят ужасно. По этой причине японки, перешедшие рубеж 30 лет, вынуждены отказаться от европейского платья, которое подчеркивает фигуру, и переодеться в кимоно, поскольку оно драпирует недостатки фигуры. Лицо же подлежит «маскировке» с помощью косметики.
За европейкой стоит древнегреческая цивилизация с ее культом обнаженного тела, что наглядно видно и в современных западных городах, где установлены статуи героинь античного мифа. Чтобы достичь этого идеала, японкам нужно уметь жить тем же мифом, поклоняться тем же богиням, тысячи лет усваивать европейское искусство, что, естественно, не представляется возможным осуществить[30].
В другом эссе Танидзаки оставил крайне неприглядное описание тела японки: «Эта плоская, как доска, грудь с тонкими, словно лист бумаги, отвислыми грудями; этот тонко перехваченный живот; эта прямая без всякого рельефа линия спины, поясницы и бедер; все туловище, утратившее гармонию с лицом, руками и ногами, худосочное и плоское, производящее впечатление не тела, а палки, - не является ли оно прототипом женского тела старого времени? Да и теперь еще можно встретить женщин с таким телом среди старых дам в блюдущих древние традиции семьях и среди гейш. При виде их я невольно вспоминаю стержень, на котором держится кукла. Их тело, и на самом деле, имеет назначение служить лишь стержнем, на который надеваются одежды». И такое «ассимитричное, плоское туловище кажется безобразным рядом с телом европейской женщины»[31].
Иными словами, соревноваться с европейками «на их поле» – дело пустое. Тем не менее, выход существует. Он заключается в том, чтобы обнаружить параметры, по которым японка превосходит западную женщину. Из таких параметров выделяется кожа.
«Красотой фигуры и телосложения восточная женщина уступает женщине европейской, но красотою кожи, ее мелкой текстурой она ее превосходит. И не только я, человек неопытный, считаю так – многие знатоки придерживаются такого же мнения, да и среди западных людей есть немало таких, кто думает точно так же. Я же хочу сделать еще шаг вперед и скажу: восточная женщина (по крайней мере, с точки зрения японца) превосходит европейку и на ощупь. Если посмотреть на европейку с известного расстояния, то ее тело покажется глянцевым и гармоничным, но вместе с сокращением дистанции вас ожидает жестокое разочарование – текстура кожи оказывается грубой, вы замечаете, что она покрыта густой растительностью. Руки-ноги европейки приятны на взгляд и кажутся полно-плотными, что так привлекает японца, но если попробовать их на ощупь, то окажется, что плоть эта весьма мягка и дрябла, пальцы не встречают отпора – ощущение завершенной подтянутости отсутствует. С точки зрения мужчины на европейскую женщину лучше смотреть, чем заключать ее в объятия, с женщиной же восточной – все наоборот. На мой вкус, в части гладкости кожи и ее текстуры на первом месте стоят китаянки, но и кожа японок много нежнее, чем у европеек; хоть она и не бела, но в некоторых случаях ее легкая желтизна добавляет ей глубины, в ней заключено нечто ценное»[32].
Тема кожи и тактильного восприятия, в европейской культуре разработанная мало, настолько волновала Танидзаки, что он продолжал ее развивать. В 1934 году в своем знаменитом эссе «Похвала тени» он отмечал: «Среди отдельных индивидуумов нам попадутся и японцы, более белокожие, чем европейцы, и европейцы с более темной кожей, чем у японцев, но в характере этой белизны и черноты существует различие…[Но] в японской коже, какой бы белизной она ни отличалась, чувствуется всегда слабое присутствие тени. Не желая отставать от европейских дам, японские женщины с большим усердием покрывали густым слоем белил все обнаженные части тела – начиная от спины и кончая руками до подмышек. Тем не менее, уничтожить темный цвет, сквозящий из-под кожного покрова, им не удавалось»[33].
Избегая понятия «желтая кожа», Танидзаки утверждает, что люди (расы) отличаются не по цвету кожи, а по оттенкам, образуемым сочетанием черного и белого. Если цвет кожи европейца однозначно «белый», то кожу японца «основные» цвета описать не способны. Поэтому, говоря о цвете лица японцев, Танидзаки употребляет определение «включающий в себя желтизну цвет слоновой кости». При этом «цвет тела» характеризуется как «коричневый с включением красного». Автор находит, что эти цвета обладают особой привлекательностью и не удивляется, что в прежние времена князья бывали привлечены красотою юношей[34].
Через два года после выхода «Похвалы тени» известный поэт Хагивара Сакутаро (1886 — 1942) в своем эссе «Японская женщина» смело утверждал: «Главная красота японской женщины заключена в цвете кожи. Ее подтененная кожа темно-кремового цвета поистине прекрасна… Кожа европейских женщин отличается абсолютной белизной и напрочь лишена такой подтененности… Белизна белого человека – это белизна отбеленной до предела рисовой муки – сухая безвкусная белизна, недоступная ни языку, ни пальцу… Конечно, среди японских женщин есть разные, но самые красивые – обладательницы белой кожи, в которую закралась желтизна. Те же японки, у которых кожа чересчур бела – они, как и европейки, слишком скучны и лишены очарования… Обладательницы кремового цвета, в котором смешались белый и желтый, и у которых кожа гладка на ощупь – вот они-то самые красивые среди японок, да и самые красивые в мире. Вот такие японки, у которых из-под пудры проглядывает желтизна, - сравнения не имеют, они не монотонны в своей красоте. В последнее время европейки приметили это и стали использовать желтую пудру, но им далеко до японок… Накрашенное лицо европеек представляет собой сочетание ярко-белого и ярко-красного, это – простота, лишенная очарования. Посмотришь издалека – ярко и красиво, но это красота скучная, без вкуса и тени… В общем, красота японок подобна красоте японских цветов и трав, в ней есть глубина – тень и тонкость»[35].
Похоже, что в это время определение «белый» приобретает в значительной степени отрицательный оттенок – прежде всего в эстетическом отношении. Утверждается, что белый цвет «не подходит» японцу. Приведем рассуждения Танидзаки 1930 года относительно зубов японцев. Он отмечает, что в последнее время под европейским (американским) влиянием японцы стали больше заботиться о своих зубах (некоторые даже стали чистить их по два раза на дню), чаще ходить к стоматологу и теперь уже не так часто встретишь человека с «плохими» зубами. Однако Танидзаки раздражает и «правильный» прикус, наличие ровных зубов и, в особенности, их нынешняя «белизна». Раньше японцы не считали, что кривые и желтые зубы могут портить облик. Однако в своем стремлении к «цивилизации» нынешние японцы стали думать по-другому, хотя на самом деле белые зубы нарушают естественность, поскольку похожие на слоновую кость желтые зубы «прекрасно гармонируют с цветом кожи», а вот «белоснежные зубы стариков не гармонируют с обликом людей Востока»[36].
Танидзаки говорил с отвращением не только о белоснежных зубах, но и о белом кафеле и белых унитазах в туалетах европейского типа. Точно так же раздражают его и белые суповые тарелки, и белейшая европейская бумага, которая блестит и отражает свет, что создает неприятное впечатление. Традиционная же китайская и японская бумага свет поглощает, она мягка и не издает при складывании неприятного шуршания, что оставляет впечатление уюта и спокойствия. Так же нехороши белые потолки и стены европейского жилища[37]. Иными словами, ненавистная Танидзаки белизна, подчеркнутая таким же безвкусным электрическим освещением, исходит с Запада, она есть продукт деятельности белого человека. Писатель же мечтал о доморощенной цивилизации, самобытном искусстве и науке, которые порождали бы вещи и образы, способные соответствовать «цвету кожи и наружности японцев, японскому климату и пейзажу».
Писатели и поэты – часто с раздражением – отмечали, что по стилю жизни японцы теперь мало отличаются от европейцев, но от этого желание самоидентификации только становилось сильнее. Тело (главным образом, кожа) было тем последним рубежом, где японец держал оборону от «вражеских» сил, которые стремились отменить самобытность нации. Японцы надеялись, что цвет кожи спасет их от уничтожения.
Наблюдения японских литераторов отличаются безусловной тонкостью и вкусом. Однако не будем забывать и о том, что – в конечном итоге – они представляли собой перевернутый шовинизм белого человека. В особенности когда эти идеи бывали перенесены на уровень массового сознания. Только теперь признаком «благородного» происхождения и «красоты» выступает не белый, а желтый цвет. Хагивара находит, что европейки производят впечатление только на расстоянии, его же – в соответствии с традиционными японскими культурными установками – больше интересует взгляд с близкого расстояния[38]. И не только взгляд, его интересует и осязательная составляющая красоты. Сближение с объектом наблюдения должно быть полным, и Хагивара задействует даже пищевой код восприятия – усвоение (поглощение) красоты.
Обращает также на себя внимание и то, что обозначенный подход практически не распространялся на японских мужчин. Японские мужчины избывали свой комплекс телесной неполноценности за счет японских женщин. Но такая «подмена» могла удовлетворить только интеллектуала. Поведение японских военных указывало тот путь, на котором японские мужчины могли обрести уверенность в себе. Только одно положение Асакура Фумио можно полностью отнести к японским мужчинам. Он говорил о том, что упреки в «кривоногости» японцев не выдерживают критики: именно на этих ногах японские солдаты победили русскую армию. Таким образом, главной телесной гордостью японского мужчины является тот телесный орган, который обеспечивает военный триумф.
Полномасштабная война в Китае начнется в 1937 году, а еще через четыре года Япония объявит войну Великобритании и США. Эти войны представляются безумием, но логику поведения страны диктовали вовсе не соображения рационалистического характера, а, прежде всего, комплекс обиды на то, что Запад продолжает рассматривать Японию как «азиатскую» страну и не желает признавать «красоту» японцев. Этот «эмоциональный» фактор обладал огромной силой.
В XIX веке японцы страстно стремились избавиться от своей азиатской идентичности и влиться в «семью» европейских народов. Однако расизм Запада бесповоротно отбросил их в Азию, что имело колоссальные исторические последствия, ибо в этих условиях актуализировались идеи паназиатизма, семьи «братьев-азиатов», где роль «старшего брата» принадлежит японцу. Эти идеи находили сторонников и в Корее, и в Китае, и в Индии. Однако эффект был ограниченным: в этих странах не успело сформироваться даже государство-нация, а уж про «азиатскую идентичность» и говорить нечего. Но нетерпение было велико, и поэтому Японии приходилось доказывать свою правоту форсированными методами: Корея была присоединена к Японии (1910), у Китая отняли Маньчжурию (1931—1932) и организовали там марионеточную монархию Маньчжоуго, ради «объединения усилий» против общего «белого врага» в 1937 году пришлось начать «большую войну» в Китае. Не успев закончить ее, Япония объявила войну Англии и Америке.
Идеи паназиатизма привели в результате и к вступлению Японии во вторую мировую войну (в Японии ее именовали «великой войной в Восточной Азии»), официальной целью которой было избавление желтой расы от господства белого человека. Попытки понять причины этой войны с точки зрения экономики и политики имеют ограниченную объяснительную силу, ибо экономико-политический анализ имеет дело с рациональными категориями, то есть предполагается, что предпринимаемые действия ведут к «выгоде».
Однако вся внешняя политика Японии 30—40-х годов ХХ века была продиктована не столько соображениями «выгоды», сколько «поэтическим» желанием доказать, что желтый цвет кожи ничуть не хуже белого.
ПРИМЕЧАНИЯ:
28. Асакура Фумио. Нихондзин-но дзинтайби // Ниппон-но хокори. Токио, 1929. С. 600—609. Перевод См. перевод этого текста: Мещеряков А.Н.. Комплекс телесной неполноценности японцев и его преодоление (20—30-е годы ХХ в.) //Вопросы философии. 2009, №1. С. 65—74.
29. О специфических чертах японского тоталитаризма см.: Мещеряков А.Н.. Быть японцем. История, поэтика и сценография японского тоталитаризма. М.: Наталис, 2009. К его главным чертам (по сравнению с нацистской Германией и СССР) следует отнести: отсутствие правящей партии; монархическое устройство; геронтократию; опору власти не на город, а на деревню; канализацию комплекса агрессивности вовне, то есть отсутствие (крайнюю ограниченность) репрессий по отношению к собственному населению; семью патриархального конфуцианского типа как модель для всех социальных отношений.
30. Танидзаки Дзюнъитиро. Инъэй райсан. Токио: Тюокоронся, 1997. C. 112—114.
31. Танидзаки Дзюнъитиро. Похвала тени // Похвала тени. Рассказы японских писателей в переводах М.П. Григорьева. Составитель и автор предисловия Л.Л. Громковская. СПб.: Петербургское востоковедение, 1996. C. 60—61.
32. Танидзаки Дзюнъитиро. Инъэй райсан. С. 140.
33. Танидзаки Дзюнъитиро. Похвала тени. Рассказы, эссе / Пер. с япон. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 62.
34. Танидзаки Дзюнъитиро. Инъэй райсан. С. 39—40.
35. Цит. по Мадзима Аю. Кииро дзинсю. С. 127.
36. Танидзаки Дзюнъитиро. Инъэй райсан. С. 78—79.
37. Танидзаки Дзюнъитиро. Похвала тени. С. 41, 44—45, 62.
38. О семантике взгляда в японской культуре см., например: Мещеряков А.Н.. Книга японских символов. М.: Наталис, 2007. C. 351—366.